Ананастя

Отрывок из сборника стихотворений “Нуар-код”

Нуар-код

Это Питер, детка,
Предъяви свой нуар-код.
Ты яндекс-метка, ты капля в сетке гранитных сот,
Где триста лет — только неправильный мёд.

Стой
на лестничной клетке,
смотри в пролёт.
Пей
за усталых и едких —
других здесь и не живёт.

Теплоход стоит. Отплытие через час.
Предъяви свою боль и держи отрывную часть.
Багаж проблем сдаётся на милость вод.
Ты здесь найдёшь врача, а может быть, палача —
Как повезёт.

Это Питер, детка.
Кто знает, что с тобой станет?..
Подбрасываешь монетку.
Она падает и прорастает.
Стоишь качаясь, ветер макушку гнёт.
К тебе летят пчёлы делать неправильный мёд. 

Целуйтесь на эскалаторе

Торчу одинокой точкой над буквой «ё».
Сплошное «недо-» — вся как двадцатый год.
Пространство — недочужое, недомоё —
Медвежьи объятия никак не досомкнёт.

На стыке недореальности, недосказки
Избушкой на курьей ножке стою торцом.
Я так часто делала селфи в маске,
Что уже не помню себя в лицо.

Зима вредным гусем щиплется сквозь пуховик.
Жрёт булку голубь и гадит прямо на Ленина.
Так веру в завтра, крепкую, как боровик,
Сжирают слизни сомнения и промедления.

Ледяные ночи становятся ещё льдей.
Дни пустеют, густеют, становятся уже.
Я спускаюсь в метро посмотреть на живых людей.
И чихать мне на то, что они простужены.

Мне нужно, чтоб целовались на эскалаторе.
Не я, не ты — но кто-нибудь, кто живой.
Подростки встрёпанные и лохматые,
Старики с седеющей головой,

Училки строгие, узбеки скромные, смурные русские,
Будь ты холодный финн иль горячий чеченец —
Граждане, целуйтесь в метро на спуске,
Сквозь маски, противогазы и ограничения!

Мне очень нужно, стоя над буквой «ё»,
Смотреть на кого-нибудь и улыбаться.
Граждане, не забывайте ценное и своё,
Сдавая багаж, помеченный «двадцать двадцать».

Нам так долго твердили о ценности бытия,
Что мы подзабыли — а нафига оно нам.
В мире есть много сумок, а эта сумка моя.
Авоська историй — дороже дольчегабанновой.

Сквозь дырки торчат сотни «недо-» — мой недострой.
Билеты, не запищавшие на валидаторе,
Обломки моих недоштурмованных трой
И кто-то, непоцелованный на эскалаторе.

И если я вдруг случайно умру как герой,
То, наверно, за тех, кто целуется на эскалаторе.
За тех, кто может целоваться на эскалаторе. 

(Иллюстрация к стихотворению «Целуйтесь на эскалаторе», художник — Анна Филиппова)

Рига

Rīga bez manis ir Rīga*.
Я здесь лишний.
Монах-расстрига,
Пришедший по старой привычке
К монастырю
В поисках прежней личности.
Промокшая спичка,
Не горюю
И не горю.

Rīga bez manis ir Rīga.
Мы цивилизованно разошлись без крика.
Я при встрече не мусорю,
Матом не крою,
Она не запрещает мне видеть друзей.
Но я снова пытаюсь попасть домой,
А прихожу в музей.

Rīga bez manis ir Rīga.
Чемодан, вокзал, коврига
С квасом, вагоны, насыпь,
Щекочет ухо перо матраса.
Мой дом — колёса.
Кто в землю врос, а
Кто как я — не пришит. Отпорот.
Так чего же я жду
От этого города?

Rīga bez manis ir Rīga.
Ну что молчишь? Говори, говори, га-
рантий нет, что услышу, но
Не до конца же во мне всё выжжено?..
И ты отвечаешь из пустоты,
Что ты без меня — ещё больше ты.

* «Рига без меня — Рига». Рижское бюро по развитию туризма летом 2020 года привлекало туристов под лозунгом «Рига без тебя не Рига» (Rīga bez tevis nav Rīga). В некоторых местах в городе установлены большие буквы R, G, A, и каждый может встать в эту надпись и притвориться буквой I. Фотографировались в них, кажется, в основном рижане.

Ночной автобус

«Sveicināti Latvijā», —
Пишет Tele 2.
Здравствуй-здравствуй, родина,
И до встреч, Нева.

«Вы опять в России» —
«Йоты» смс.
Здравствуй-здравствуй, родина,
Поле для чудес.

Не город и не улица —
Уж который год —
Мой дом ночной автобус
За тысячу пятьсот.

Катится под звёздами
Через вечный лес
Пахнущий эспрессо
Дом мой «Люкс-экспресс». 

Метафизическая Сибирь

Надпись маркером на стене:
«Россия для грустных».
Сюда приходят вслепую извне
По снежному хрусту.

Будь ты хоть негр преклонных годов
Непьющий и тощий,
Будь ты хоть Штирлиц в модном пальто
В берёзовой роще,

Тебя обратно никто не ждёт,
Твой путь был долгий.
Бескрайний космос, полярный лёд,
Пыль книжной полки.

Ты сам себе ворон, сапсан, снегирь,
На диком поле.
Метафизическую Сибирь,
Несёшь в подоле,

Рождаешь песню без слов, без нот,
Длиной с границу,
Встречаешь утро, как Новый Год —
Опять не спится.

Встречаешь утро лицом к стене
И ждёшь расстрела…
И в надписи внаглую слово «не»
Пишешь мелом. 

Пискарёвское кладбище

Город приходит говорить с мёртвыми.
Город приносит пасхальные яйца
Всем неназванным поимённо.
Город, однажды отвыкший смеяться,
Давно снова привык.
Город приходит говорить с мёртвыми
На языке гвоздик.

Детский рисунок, стаканчик с чаем,
Гора горбушек.
Город приходит говорить с мёртвыми.
Они отвечают.
Слушай.

Город выходит говорить с живыми.
Трогает лепестки и
Играет пламенем на свечах.
Мальчик приносит прабабушке «киндер».
И новые сороковые
В его руках.

Город строит гвоздичную стену,
Скрепляя воском.
Город строит красную стену
Шире кремлёвской.

Мы строим гвоздичную стену.
Лет восемьдесят
в длину.
Мы строим гвоздичную стену.
Замуровывая
войну.

Эта сторона опасна при артобстреле

Эта сторона опасна при артобстреле.
Не балуйся с хлебом, стыдись, эти стены — помнят.
Метафора к слову дождь? Пишем «бьёт шрапнелью».
Эта крыша так ненадёжна — на раз проломит.

Бабуль, скажи, зачем тебе эти банки?
«А вдруг война — на соленьях перезимуем».
Грузит мешок картошки на старые санки:
«Подумаешь, тяжесть. В войну я — и не такую».

Падают листья осины — гляди, как мины.
Запомни, если свистит — упадёт не рядом.
Тебе скоро тридцать. Лет десять нет бабы Нины…
Но в звуке салюта мерещится канонада,

И крышка сгущёнки похожа на диск пулемёта,
Зелёный — цвет танка, не доллара и не ели.
Перебегаешь дорогу, словно боясь чего-то —
Эта сторона опасна при артобстреле.

Советский бог

Несутся молитвы оставшемуся на небе —
Не о хлебе.
Космос насущный даждь нам днесь.
Огромный. Манящий. Весь.
Не дай отвлечься пустыми помехами.
Скажи «поехали» — так, чтоб точно поехали.

Аполлон, бог солнца, пристыковался к Союзу,
Чтобы даже трусам
Хотелось к звёздам.
Покинуть родные гнёзда,
Бороться, искать и находить ответ.
Сразить себя на пределе возможности тел.
В этой войне и впрямь атеистов нет.
— Он полетел!  

— Воистину полетел!

Не убоюсь космической пустоты.
Не превращусь в межвёздный бездушный лёд.
Бога во все времена называли на ты.
Юра — он свой. Юра — всегда поймёт.

Смотрит с плаката счастливый Юра,
Древний советский бог.
Ему моя бабка молилась в юности.
Кажется, не помог.

Праздничные пушки

Ехали кукушкой
Ехали далече
Праздничные пушки
Масляные речи
Бантик на плечо.

На душе прекрасно
Так отсыпь ещё

Вежливых маразмов
Вечных полнолуний
С каждого по разу
С каждого по пуле
С каждого по гире

Радость будет в мире
Нас не обманули

В воду окунули
Маслом покрестили
Выбили в граните
Флагом обернули
Вас за всё простили
Не благодарите

Космос будет наш 

Одной цепью

Были скованы одной цепью,
Стали впаяны в медный таз,
Таз, по слухам, пойдёт на трубы
Для архангелов в судный час.

Мы, по слухам, пойдём по плану
По бурьяну к звезде удач
Да по бедам к большим победам.
Якорь сняв, по цепям не плачь.

С каждым годом — всё глубже в космос,
Каждый — опытный водолаз.
А в гомеровском медном небе
Мерно светится синий газ.

Перемен

Мы так ждали перелома,
А ломались только пальцы,
Мы так ждали изменений,
А менялось лишь лицо.
Преждевременно старея,
Добровольные страдальцы,
Мы сажали алюминий,
Как нам заповедал Цой.

Пламенно, по методичке,
Мы искринки раздували,
Но родное пепелище
Не горело, хоть бы хны.
А лисички взяли спички
В буро море посовали,
Полыхнуло тут говнище
И залило пол-страны.

И ничто не изменилось.
И никто и не заметил.
Как воняло — так воняет,
Как стояло, так стоит.
Я сажаю алюминий
На своей дурной планете
Поливаю баобабы
И коплю на динамит.